Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

От Хаима пахло молоком. Эстер, поцеловав светлый локон, что падал ему на лоб, прошептала: "Один ты у меня остался, милый".

Меир остановился у вершины Бикон-Хилла и посмотрел на порт. "Вот голландский барк, на котором я пойду, — пробормотал он. "На Кюрасао, а уже оттуда — до Синт-Эстасиуса доберусь. Родни там губернатором сейчас. Недолго ему осталось, — мужчина жестко усмехнулся. "Пятьсот миль между островами, ерунда, за пару-тройку дней справимся. Придется, конечно, с парусом повозиться. Хорошо, что Стивен меня научил".

С моря дул свежий, соленый ветер. Меир, засунул руки в карманы куртки: "Зайду, на дом взгляну, там жильцы, но все равно — хоть посмотреть. Потом к Адамсу, надо завещание изменить, письмо Иосифу отправить, а оттуда — к Фрименам. Переночую, завтра уже и отплывать".

Он подошел к своему дому и улыбнулся — на крыльце был расстелена шаль. Пухлый, беленький ребенок в холщовом платьице, сидя на ней, играл с осенними листьями.

На веревке сохли пеленки, с заднего двора был слышен скрип колодезного ворота.

— Жильцы, — грустно подумал Меир. Ребенок посмотрел на него серыми, большими, в темных ресницах глазами, и, смеясь, подкинул вверх листья.

Меир увидел, как он хлопает в ладошки. Отчего-то сказав: "Будь счастлив, милый", мужчина, не оборачиваясь, пошел вниз по улице.

Меир внезапно остановился.

— Какой же я дурак! — хмыкнул он. "Письма! Иосиф мог написать, и этот, наш брат троюродный, из Иерусалима, Аарон Горовиц. Дэниел, из Парижа. Если там жильцы, то клерки Адамса, наверняка, им письма передали".

Он вернулся и тихо открыл калитку — ребенка на крыльце уже не было. Меир, стоя на еще зеленой траве, среди разбросанных, осенних листьев, услышал женский голос, что доносился из полуоткрытого окна второго этажа.

— Durme, durme, mi alma donzella,

Durme, durme, sin ansia y dolor.

Меир, схватившись за косяк двери, шепнул: "Нет, нет, не может этого быть, я не верю…"

Он осторожно, на цыпочках, зашел в переднюю и поднял голову — сверху доносились легкие шаги. Она спустилась вниз — с непокрытой, черноволосой головой, маленькая, худенькая, в старой, заштопанной юбке и ветхой кофте, босиком. В руках у нее была фаянсовая чашка. Эстер, вздрогнув, выпустила ее из рук: "Меир…, Ты жив, Господи…"

— Прямо здесь, — он вспомнил, как шелестели пальмы, как она стояла, подняв руку, прощаясь с ним, на пороге их дома.

— Прямо сейчас, — Меир улыбнулся и кивнул: "Я жив, Эстер. Я тебя люблю".

Он шагнул к ней, не обращая внимания на осколки под ногами, и взял на руки: "Легкая, какая же она легкая. Девочка моя".

Она целовала его, и что-то шептала — плача, задыхаясь. Потом застиранная ткань юбки затрещала, она оказалась на сундуке, что стоял в передней, его куртка полетела на пол, ее тонкие, ловкие пальцы рвали шнурки на вороте его рубашки. Меир, опустившись на колени, вдохнул запах свежести: "Она вся — будто ветер, ветер над морем".

Она застонала, стягивая с себя кофту, разодрав ее ворот, откинув черноволосую голову. У нее была маленькая, меньше его ладони грудь. Меир почувствовал на губах сладкий вкус молока.

— Хочу, — шепнул он, прижимая ее к стене, взяв ее зубами за белое, худое плечо. "Прямо здесь, прямо сейчас, Эстер".

— Да! — она вцепилась в его спину, и, уронила голову: "Да! Я так этого хотела, так ждала, так ждала, Меир…"

— Ты…, думаешь, — отозвался мужчина, — что я не ждал? Все это время, любовь моя, все это время….

Она прижалась к его губам. Раздвинув ноги, почувствовав его пальцы, Эстер велела: "Еще!"

Запахло мускусом. Меир успел подумать, кусая ее губы, опрокидывая ее спиной на сундук: "Мне всегда будет ее мало, Господи, какой я дурак, что так долго тянул". Разодранная юбка полетела на пол, она закинула ноги ему на плечи, и выдохнула: "Мальчик…, крепко…, спит".

— Хорошо, — сквозь зубы отозвался Меир, а потом уже ничего не осталось вокруг — только ее жаркое тело, ее стоны. Он, наклонившись, приникнув к ее шее, и сам застонал, шепча ей на ухо: "Хочу тебя, больше всего на свете хочу!"

Потом Меир понес ее наверх. Отворив ногой первую же дверь, он усадил Эстер на узкую кровать. Женщина встала на колени. Прижавшись головой к его груди, она потянула Меира к себе. "Эстер, — он опустил голову ей на плечо, — Эстер, любовь моя…"

За окном шелестел клен, они лежали, взявшись за руки. Меир, целуя ее пальцы, услышал грустный голос: "Кольца я продала, оба. Когда начался пожар, я от дыма проснулась. Подтащила к окну скамью, взяла Хаима на руки и выпрыгнула. Он плакал, бедный, конечно. Но ничего — только волосы опалила и щиколотку растянула, потом хромала, долго".

Он провел рукой по белому, нежному бедру, и, баюкая ее, шепнул: "Прости, прости меня, что я за тобой не пришел".

Эстер потерлась щекой о его плечо:

— Родни — он госпожу де Грааф только ранил, слава Богу. Я ее выходила. Мы с ней продали кольца наши, британцам, — женщина тяжело вздохнула, — и, — Эстер покраснела, — шлюпку угнали. Я же умею под парусом ходить, и ее мальчики тоже. Добрались до Кюрасао, так что они теперь в безопасности. Может, и муж ее выживет, после войны встретятся.

Она помолчала и улыбнулась: "Я в синагогу пошла, мне там письмо дали, что я — агуна, раз тело твое не нашли".

— Очень даже нашли, — Меир поцеловал вороной затылок. Эстер прижалась щекой к его руке:

— На Кюрасао мы с госпожой де Грааф стирали, я роды принимала, детей-то надо было кормить. Ее старшие, Петер и Аннеке — тоже работать пошли. Потом голландский барк сюда отправлялся, капитан меня прачкой взял, я в трюме спала. Меир, Меир, — она вытерла слезы его ладонью. Мужчина, сглотнул: "Все это больше не вернется, любовь моя. Теперь ты меня послушай, — он потянулся, и, набросив на них куртку, обняв ее всю, — стал говорить.

Эстер заворожено молчала и потом покачала головой: "Подумать только, это Стивен был, с адмиралом Родни. Питер мне о нем рассказывал, но я, же никогда его не видела. И он тебя спас…"

— Теперь он мой зять, — усмехнулся Меир. Эстер, взяв его лицо в ладони, проговорила: "Мирьям жива. Этого мерзавца, Кинтейла, вы убили, и девочки живы — как хорошо".

— Потом, — зевнул Меир, — как война закончится, съездим к ним, на озеро Эри. Там, как в раю, тебе понравится, обещаю.

Эстер вдруг застыла: "Меир, но ведь ты, же не поплывешь на Карибы…"

Он помолчал, и, уложив ее на бок, провел губами по белым плечам: "Нет. Сейчас Новый Год отметим, потом День Искупления, а потом я отправлюсь на юг, раз так. Британцы все еще в Саванне и Чарльстоне, да и вообще…, - он поморщился. Эстер обреченно сказала: "Ты хоть осторожней там, я прошу тебя".

— Буду, — пообещал муж. Эстер, прислушавшись, приподнялась: "Проснулся".